Эмир Байгазин о своем фильме «Река»
текст: Зинаида Пронченко
Кадр из фильма «Река»
На фестивале «Зеркало» состоялась российская премьера «Реки» Эмира Байгазина («Уроки гармонии», «Раненый ангел») — одного из самых самобытных режиссеров казахстанского кино, балансирующего на грани фольклора, минимализма, современного театра и поэтического кино (подробнее о фильме можно прочесть тут). Публикуем интервью с режиссером, взятое после мировой премьеры «Реки» на Венецианском фестивале прошлым летом.
— Почему вас так интересует тема взросления? Почему у вас всегда в кадре подростки?
— Ну, во-первых, не всегда. Во-вторых, я изначально задумывал снять трилогию. У меня нет никаких душевных травм, из-за которых я зациклен на этой теме. Сентиментального ответа я вам не дам.
— При просмотре ваших фильмов создается ощущение театральности мизансцены. Это осознанное решение, метод или следствие каких-то других факторов (например, ограниченного бюджета)?
— Вы меня извините, конечно, но это очень самонадеянно с вашей стороны — называть мою режиссуру театральной. Я совершенно не согласен с этим определением. Многие, наоборот, не находят театральности в моих картинах, хотя ищут зрелищности.
— Я говорю не о зрелищности, а об условности.
— То есть вы имеете в виду визуальный лаконизм. Это не связано с бюджетом, хотя очень часто ограничения помогают создавать уникальный киноязык. Чаще всего мой стиль определен еще на уровне синопсиса. Важно создать художественное кино, дающее простор для интерпретаций. В этом, на мой взгляд, заключается величие искусства. Мне скучно декларировать какую-то одну идею.
— Работали ли вы уже в театре — или, может быть, планируете?
— Не планирую.
Кадр из фильма «Река»
— В российском кино режиссеры часто прибегают к условности и символизму, потому что в некотором роде не чувствуют материала. Новая действительность слишком гетерогенна, и пока не удалось выработать язык для ее описания. Есть ли такая проблема в казахстанском кинематографе?
— Я не очень хорошо знаком с современным российским кинематографом. Но насколько я знаком, настолько мне кажется, что у вас как раз все обстоит наоборот. Самые успешные ваши картины, которые я посмотрел, в том числе и на международных фестивалях, как раз очень реалистичны и поднимают социальные проблемы.
— Кто, например? Звягинцев?
— Не будем останавливаться на конкретных именах. И вообще это больше вопрос к искусствоведам. Мне интересен в искусстве собственный путь. Мое восприятие и образование — две составляющие моего искусства. Но, возможно, я и не принадлежу ни к каким киношколе и тренду.
— А что в целом происходит в Казахстане сейчас с кино, как обстоит дело с господдержкой?
— Очень большой прогресс в коммерческом кино, это невозможно не заметить. Мои картины финансируются государством. Помимо этого картины моей первой трилогии — это международная копродукция, третью часть трилогии финансово поддержали четыре страны. Но вообще я не хочу говорить о деньгах. Меня интересует искусство, мой творческий поиск.
— В фильме звучит и русская, и казахская речь. Насколько вы определяете себя через русскую культуру сегодня?
— По-русски в моих фильмах говорят только те персонажи, в устах которых язык звучит органично. Поясню. Казахстан сегодня — как лоскутное одеяло. Огромное культурное и социальное разнообразие. Я пишу диалоги и выбираю лексикон своим героям, исходя, прежде всего, из их бэкграунда и среды обитания. Никакой политики.
Кадр из фильма «Река»
— Как вы работали с мальчиками на площадке?
— Этот вопрос мне задают постоянно. На самом деле ничего оригинального нет. Я двигаюсь по наитию. В первую очередь, работая с подростками, надо нащупать какое-то такое место, где они могут сказать: вот здесь я соврал. Я вообще стараюсь как можно меньше объяснять актерам — как детям, так и взрослым. Помимо этой трилогии я начал делать трилогию «Пробуждение»: там действие происходит в городе, и там в основном говорят на русском языке, но принципы работы с актерами те же самые.
— Какие у вас были культурные референсы во время работы над «Рекой»?
— Я вдохновлялся Францем Марком и церковной витражной росписью. И, мне кажется, это очень сильно помогло. Поскольку духовная составляющая мне была важна в этой картине больше, чем все остальное. Ведь речь в фильме идет о чуде. Хотя, безусловно, я думал о каком-то ригоризме формы, хотелось предельно просто рассказать историю. Каких-то конкретных фильмов я не смотрел во время съемок. Зато много слушал Прелюдию до мажор Бетховена.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ
