Ровно 25 лет назад Михаил Горбачев был удостоен Нобелевской премии мира «в знак признания его ведущей роли в мирном процессе, который характеризует важную часть жизни международного сообщества». До сих пор трудно сказать однозначно, чего во всем этом было больше — идеализма или расчетливого лицемерия. Но катастрофические последствия мы ощущаем до сих пор.
Можно с полным на то основанием говорить, что Горбачев своим волевым усилием положил конец холодной войне. Но с не меньшим основанием можно утверждать, что сделал он это путем сдачи внешнеполитических позиций СССР в пользу США. Об этом говорят и у нас, и в самих США, где победу в холодной войне (именно победу, а никак не прекращение конфликта) празднуют официально.
«Когда общество получило свободу, оно, длительное время жившее как в зазеркалье, не узнало себя. Выплеснулись наружу противоречия и пороки, даже пролилась кровь»
Можно с полным на то основанием говорить, что Горбачев довел до конца идеалы политики «разрядки» и избавил весь мир от довлеющего с конца 50-х ужаса глобальной ядерной войны. Но с не меньшим основанием можно утверждать, что его «политика отступления» породила новый передел мира и многочисленные локальные конфликты, рекордные если не по уровню ожесточенности, то по цинизму двойных стандартов. Причем конфликты в том числе в благополучной Европе.
Можно говорить и о том, что Горбачев создал основу для мирного сосуществования ключевых держав и блоков на ближайшие 25 лет. И можно рассуждать, что это в конкретике означало для США и блока НАТО, для СССР, Варшавского договора, блока СЭВ и — впоследствии — для России.
Наконец, можно вспомнить о том, что 25 лет в историческом интервале — мгновение, а все усилия Горбачева, как бы кто к ним ни относился, пропали втуне. Сегодня мы возвращаемся к блоковому противостоянию, хотим мы этого или не хотим. Причем именно мы оказались ослаблены, а наши «партнеры», напротив, нарастили за прошедшие годы свою мощь.
Одна проблема довлеет над всеми этими рассуждениями — послезнание. Хотя о политической подоплеке Нобелевской премии сказано уже, пожалуй, все, с послезнанием в голове непросто понять, был ли искренен Нобелевский комитет, присуждая высокую награду в далеком 1990 году — или поступил цинично, придав дополнительную легитимность удобным для Запада процессам. Могли ли члены комитета некритично впасть во всеобщую эйфорию окончательной разрядки? Могли, хотя по статусу и не положено.
Что куда важнее для нас — был ли искренен сам президент советской державы, принимая высокую награду, о чем думал в этот момент, действительно ли верил, что совершает благо для страны и мира во всем мире? В конце концов, это не Нобелевский комитет прекратил свое существование всего лишь через год после этого события, а наша страна. И споры о том, почему случилась эта геополитическая катастрофа столетия, продолжаются до сих пор. Как оценивал Горбачев уже совершенное им, как видел текущий момент, придавал ли значение тревожным сигналам, которые уже неслись со всех сторон? Предвидел ли последствия своих действий?
Танки вместо масла
Согласно правилам Нобелевского комитета, каждый лауреат после награждения должен выступить в Осло с лекцией. Не стал исключением и Михаил Горбачев, благодаря чему сегодня мы имеем важнейший исторический документ — текст речи нобелиата-1990, проливающий свет на многие вопросы. Документ этот незаслуженно забыт современными историками и политологами. Эту несправедливость пора исправить — хотя бы отчасти, насколько позволяют масштабы газетной статьи.
Нужно лишь уточнить, что нобелевская лекция была прочитана Горбачевым 5 июня 1991 года (это допускается правилами премии, выступление не обязательно должно идти непосредственно за награждением). Дата для нас важна как минимум тем, что до окончательного развала СССР оставалось буквально полгода.
Итак, после традиционных приветствий и пространных рассуждений о многогранности понятия «мир» президент переходит к советской внутриполитической ситуации, поясняя, сколь важно для Москвы быть понятой в своих действиях мировым сообществом.
«В марте — апреле 1985 года мы оказались перед чрезвычайно ответственным, признаюсь, мучительным выбором, — говорит Горбачев. — В стране царил застой». Мы видели, продолжает Горбачев, подразумевая под «мы» свою команду, что «общество топчется на месте, что ему грозит необратимое отставание от технологически передовой части мира». «Тотальное господство управляемой в основном из центра государственной собственности, всеохватывающая авторитарно-бюрократическая система, всеобщая идеологизация политики, монополия на общественную мысль и саму науку, милитаризованный промышленный потенциал, отсасывавший к себе все лучшее, в том числе самые передовые интеллектуальные ресурсы, непосильное бремя военных расходов, душившее гражданские отрасли, подрывая социальные завоевания, которые мы со времен революции все-таки наработали и которые были когда-то нашей гордостью, — таково было истинное положение страны».
В результате, по словам президента сверхдержавы, «общество угасало и экономически, и интеллектуально».
Это все, что сказано о проблемах, стоявших тогда перед страной, так видел их в 1985 году генеральный секретарь ЦК КПСС. Перечислим еще раз: тотальная государственная собственность (что неверно; даже по действовавшим на тот момент советским законам собственность являлась не государственной, а общенародной), глобальная авторитарно-бюрократическая система (с чем сравнивать?), идеологизация политики и монополия на общественную мысль, а также милитаризация промышленности и непосильное бремя военных расходов.
Отсюда, как следствие, потенциальное технологическое отставание, подрыв социальных завоеваний революции и экономическое, интеллектуальное угасание общества. Вопрос о том, почему технологическое отставание должно было исчезнуть с демилитаризацией промышленности, видимо, нужно оставить за скобками. Хотя прекрасно известно, что именно «оборонка» является мощнейшим инновационным локомотивом, подарившим миру и освоение космоса, и интернет, и GPS, и многое другое.
От СССР до России: как наша страна изменилась за тридцать лет От СССР до России: как наша страна изменилась за тридцать лет
Отдельный вопрос, насколько непосильны были для экономики СССР военные расходы. Всю «перестройку» и 90-е страна, как заклинания, слушала рассказы про танки, которые выпускались вместо колбасы и масла. В 1988 году Эдуард Шеварднадзе говорил, что военные расходы составляют 19% от ВНП страны. В 1990-м Михаил Горбачев округлил эту цифру до 20%. В 1991-м Генштаб неожиданно разоткровенничался, раскрыв главную тайну СССР — военные расходы превышают треть (!) валового национального продукта. Ну как на фоне таких заявлений и пустых прилавков было не резать армию по живому? Между тем доступные сегодня данные свидетельствуют, что в США долю военных расходов СССР оценивали в 6% (оптимистичный сценарий) или в 14% (пессимистичный). Но главное — демилитаризация и конверсия промышленности так и не высвободила для экономики никаких дополнительных ресурсов.
Как бы там ни было, не очень понятно, как все вышеперечисленное «подрывало социальные завоевания» Страны Советов к 1985 году. Тем более что сам Горбачев сразу же оговаривается: «Между тем на поверхностный взгляд царили вроде бы относительное благополучие, стабильность, порядок». Но только потому, что «распропагандированное и дезинформированное общество не знало как следует, что происходит вокруг и что ждет страну в самом ближайшем будущем: малейшие протесты подавлялись, и большинство считало их крамолой, клеветой, контрреволюцией». То есть люди просто не знали о царящем вокруг социальном кризисе, экономическом и интеллектуальном угасании, так как им об этом не рассказывали. Потом рассказали. А позже даже показали.
Реформы — все, остальное — ничто
В таких условиях руководство СССР решилось на трудный, ответственный шаг — радикальное реформирование всей системы. И присуждение Нобелевской премии Горбачев воспринимает как «акт солидарности с громадностью дела, которое уже потребовало от советского народа неимоверных усилий, затрат, лишений, воли и выдержки».
Перечислим уже существовавшие на тот момент затраты и лишения, которые потребовали от народа реформы: до 1990-го (момента присуждения премии) объявили о своей фактической независимости Эстония (в 1988-м), Литва (в 1989-м), Латвия (в 1989-м), Азербайджан (в 1989-м). В 1990-м к параду суверенитетов присоединились Грузия, Узбекистан, Молдавия, Украина, Белоруссия, Туркмения, Армения, Таджикистан, Казахстан, Киргизия. РСФСР провозгласила суверенитет 12 июня 1990 года. О выходе из состава СССР официально заявили Эстония, Латвия и Литва. Ко дню прочтения нобелевской лекции о разрыве с Москвой де-юре заявила Грузия.
Отмечая особую сложность такой проблемы, как самоопределение наций, Горбачев в этой связи подчеркивает: «Возникающие в ходе преобразований проблемы можно решать — таково мое кредо — только конституционным путем. Мы ищем механизм ее решения (проблемы самоопределения) в рамках конституционного процесса, признаем законный выбор народов, при том понимании, что, если действительно народ через честный референдум решит уйти из Советского Союза, это потребует определенного, согласованного переходного периода».
Это идеализм? Недооценка ужаса происходящих процессов? Президент трещащего по швам СССР уверен, что никакого силового варианта развития событий быть не может, потому что насилие — это наше историческое проклятье. Непросто, говорит он, «выдержать мирный путь в стране, где люди из поколения в поколение приучались к тому, что если ты «против» или не согласен, а у меня власть или другая сила, то тебя надо выбросить за борт политики, а то и упрятать в тюрьму». «В стране на протяжении веков все решалось в конце концов насилием. И это наложило трудно смываемый отпечаток на всю «политическую культуру», если уместно в этом случае употребить такое понятие», — уверен президент СССР.
Впрочем, уверен Горбачев, ситуация уже выправляется, и положительная динамика очевидна: «После разгула сепаратизма и эйфории суверенизации чуть ли не каждого поселка оживает центростремительное движение — на основе более здравого восприятия сложившихся реальностей и опасностей. И это сейчас самое существенное. Растет воля к согласию, понимание того, что есть государство, есть страна, есть общая жизнь. Это надо уберечь в первую очередь. А потом уже разбираться, кто в какую партию, в какой клуб будет входить, какие молитвы и какому богу будет возносить».
Напомним, что эта речь прозвучала в июне 1991-го. К этому времени кровавые погромы случились в Алма-Ате и Караганде, полыхал Карабах, тлело Приднестровье, прокатились тбилисские события, в Фергане, Оши, Андижане, Душанбе, Баку шла межнациональная резня, причем власти просто не контролировали некоторые города, полностью занятые, как сказали бы сейчас, боевиками различных националистических организаций. На этих фактах приверженец ненасилия Михаил Горбачев, выступая с лекцией в связи с присуждением ему Нобелевской премии мира, подробно останавливаться не стал. Заметил лишь, что эти инциденты вызваны не «перестройкой», а теми ретроградными силами, которые «перестройку» отрицают.
«Сейчас перестройка вступила в самую драматическую полосу, — говорил Горбачев. — С трансформацией философии перестройки в реальную политику, начавшую буквально взрывать старые формы жизни, стали нарастать и сложности. Многие испугались, захотели вернуться в прошлое. И не только те, кто был у рычагов власти, в правительственных кругах, в армии, в ведомствах — и кому пришлось потесниться. Но и множество людей, чьи интересы, уклад жизни тоже оказались под прессом испытаний».
Почему же под прессом испытаний оказался уклад жизни простых людей (чиновников, которым пришлось потесниться, оставим за скобками)? Потому что сами виноваты. «Ибо за десятилетия, — продолжает Горбачев, — они разучились быть инициативными, независимыми, предприимчивыми, самостоятельными». «Отсюда, — говорит он, — недовольство, взрывы протеста, непомерные, хотя понятные требования, которые, однако, если их в одночасье удовлетворить, приведут к полному хаосу. Отсюда и накал политических страстей, не конструктивная оппозиция, а сплошь и рядом деструктивная, иррациональная. Я уж не говорю об экстремистских силах, особенно жестоких и бесчеловечных в зонах межнациональных столкновений».
«За шесть лет мы отбросили или разрушили многое из того, что стояло на пути обновления и преобразования общества. Но когда общество получило свободу, оно, длительное время жившее как в зазеркалье, не узнало себя. Выплеснулись наружу противоречия и пороки, даже пролилась кровь. Хотя от большой крови страну удалось удержать», — уверен президент СССР.
Есть ли в его выступлении хоть тень самокритики, хоть тень сомнений — может, не стоило «разрушать», «буквально взрывать старые формы жизни», может быть, можно было провести реформы мягче? Не вызвали ли сами эти радикальные действия кровь, хаос, идущий на глазах развал страны? Нет, рефлексия в речи Горбачева отсутствует.
«Что касается принципиального выбора, то этот вопрос для меня давно и бесповоротно решен. Ничто и никогда, никакое давление ни справа, ни слева меня не собьет с позиции перестройки и нового мышления. Менять своих взглядов и убеждений не собираюсь. Выбор сделан окончательно», — чеканит он.
Публика рукоплещет. Уровень жизни упал. Страна разваливается на кровоточащие куски. На периферии страны людям режут головы. Реформы будут продолжаться
Источник: vz.ru]]>
